Обрывки из реальностей. ПоТегуРим - Инга Ильм
Джеймс Бьюженталь
В палаццо Барберини
15 августа. 11:58
О том, что в картинах Ренессанса нередко встретишь «нимфу – женскую фигуру в бурном движении, с развевающимся одеянием и локонами», которая есть нечто среднее между знаком и изображением, явление, «позволяющее облечь в символическую форму проявления индивидуального душевного переживания», мне стало известно на первом курсе. И правильно: по-научному их вообще-то звать Pathosformel, то есть «формулы выражения страсти». С тех пор как я прочитала книгу Варбурга «Великое переселение образов», я была сама не своя. Я мечтала найти хотя бы одну такую! Я так хотела, стоя перед картиной, обнаружить к ней эмоциональный ключ, данный самим мастером!
Но это мне никак не удавалось! От моего излишне пристального взгляда – на полотна, фрески, гобелены, доски – попрятались все формулы. От картинок собраний разных академий уже кружилась голова. Я сделала перерыв – посвятила неделю ранним римским мозаикам и со свежим взглядом отправилась в палаццо Барберини. И здесь, в «Благовещение» Филиппо Липпи – в скорбном и величественном, от юности героини которого щемит сердце, – меня пронзила иная сцена.
Сцена отчаянья в правом верхнем углу картины. Посреди благолепия природы, благопристойной роскоши дома и благочестивой тишины, по каменным ступеням, босиком, куда-то в сторону и вверх устремляется нимфа в развевающемся одеянии. Её порыв останавливает мужская фигура. Художник уже овладел некоторыми хитростями в построении перспективы, и с определённых точек именно гризайль Pathosformel является центром построения композиции.
Интересно, что от точки зрения зависит и то, как воспринимается эта борьба в узком портале. Иногда кажется, что юноша хочет войти, но нимфа не впускает его, преграждает путь, не желает его слушать. А иногда кажется, что наоборот: она отталкивает его, она требует возможности немедленно выйти. И тогда, возвращаясь к печально застывшим фигурам – прелестному пажу и его прекрасной принцессе, обнаруживаешь, что на глазах двух благочестивых мужей, зрящих чудо явления Духа Святого, эти два создания превращаются в Вестника Божьего и Деву Марию.
Вестника Божьего и Деву Марию, между которыми на самом деле происходит мучительная безмолвная схватка – где-то там, на чёрно-белой лестнице.
О берегах очень тихой реки
17 августа. 17:33
Сегодня познакомилась с человеком из Гамбии. Эта страна лежит по берегам одной из крупнейших рек Западной Африки. Длинный узкий язык внутри другой страны – Сенегала и легкий путь внутрь самого континента, часть которого после периода тысячелетнего процветания с пятнадцатого века и до недавнего времени переходила от португальцев к британцам или к французам: туда-сюда-обратно. Забыла спросить, как имя моего нового не – знакомца, но спешу записать некоторые подробности разговора с симпатичным представителем негроидной расы лет двадцати пяти. Из страны, исповедующей мусульманство. Это общество с очень небольшой долей христиан; существуют там и местные культы; вот с таким приверженцем тамошней религии мы и разговаривали. Коротали полдень у фонтана. Шампанское не пьёт.
Живёт он в двадцати минутах езды на 37-м трамвае до парка, где мы гуляем. В Риме не знает больше ничего. Только парк Опия у «Золотого дома» Нерона и ещё одну остановку на маршруте – конечную. В стране второй раз. На самом деле он из Германии, живёт там в крошечном городке около Штутгарта. Расстроенно качает головой – погода нехорошая. Вот сейчас хорошая – она счастливо раскидывает руки в сладкой тени векового кипариса и улыбается солнцу. Сегодня +47. Феррагосто. Туристы сбежали. Магазины работают лишь до обеда, большинство ресторанов закрыто. Город опустел. Он любит здесь это время. Ему тут как дома. И ведь всё из него приходится вытаскивать клещами!
Итак, документы – вид на жительство – у него немецкие. Печалится. Там жить нельзя. Здесь жить хорошо! Было видно, что он и правда наслаждается. Но здесь никак не помогают. Он опускает голову. Иди работать или учиться. Но ведь это возможно, только если выучишь итальянский! В Германии сразу дали место в квартире, открыли все возможности, провели курсы интеграции (он уважительно выговаривает это слово). Потом сразу немецкий. А потом отправили на работу – полгода он крыл крыши. Сначала был инструктаж. Теперь он дипломированный специалист. (Гордо выпрямляется.) Но работы немного в таких городках, поэтому он состоит на бирже труда; как только работа будет, тотчас вернётся в Германию. До сентября точно собирается сидеть в парке у фонтана. Он ещё три года назад нашёл себе здесь подружку и теперь остановился у неё. На вопрос: какие планы на жизнь? – отвечает: мечтаю уехать в Америку. «И двенадцать часов лететь?! Не боишься?» Он не очень уверенно посмотрел на меня. «Двенадцать часов! Ты летал на самолете?» По его чёрному лицу скользит гримаса крайнего беспокойства. «Летал!» – воскликнул с вызовом. Только я не поняла, что это означало: он то ли лгал, то ли скрывал что-то. Он помолчал и тихо прибавил: «Я не люблю летать», – и очень сильно покачал своей красивой головой. И тут я подумала: а как он вообще оказался из Гамбии здесь, на 37-м маршруте трамвая, на остановке «Золотой дом»? И спросила: «Как ты добрался до Европы?» И он ответил: «Я пришёл».
…Моему не-знакомцу было чуть больше двадцати, когда в группе из ста пяти человек он начал своё движение на север. Для отчаявшихся людей падение Ливии означало возможность беспрепятственно пройти её территории и выйти к морю. При Каддафи это невозможно было сделать – живое лицо гамбийца при этой мысли выражает священный ужас. Он называет полковника не Каддафи, а каким-то титулом (жаль, что забыла). И ещё он сказал, что многие по пути погибли. «Люди умирали часто, – тихо сказал и посерел лицом. – Многие сначала сошли с ума». Он поднял голову, повернулся ко мне и серьёзно посмотрел в глаза. «Почему?» – спросила я. «Потому что всё вокруг было другое! Всё было не так, как мы привыкли».
Они много недель шли по территории Мали, потом Буркина-Фасо, через Нигер к побережью Ливии. «И еда была совсем другая», – он снова покачал головой. …Запасались знакомой пищей как могли. Но с какого-то момента хватало только позавтракать и потом до захода нужно было идти. Только тогда подкрепиться. Если ночью дежуришь – дополнительно дают воду и орехи. И так три недели. Он снова поднял глаза на меня: в них было много страха. И я сказала ему: «Ты сильный!» Он вдруг заразительно расхохотался. И резко замолчал. «Хуже всего было, когда мы пришли к большой реке». – «К какой ещё реке?» – спросила заворожённо я и полезла в гугл-мэпс, протянула ему экран телефона. Он долго искал городок на побережье Ливии, наконец обрадовался и ткнул в карту Средиземного моря. «И что вы сделали тогда?!» – вскричала я, понимая, что вижу сейчас перед собой того смельчака, кто ещё мальчишкой прошёл Лампедузу. «У нас было несколько маленьких лодок. Их можно надувать. И ещё был пенопласт». – «А что было, если что-то шло не так?!» У него снова появилось странное выражение на лице, и я поняла, что «люди умирали часто». Я постаралась подбодрить его, я сказала: «Смотри-ка – ты не только сильный, ты же просто „Мистер Удача!“». Он снова
